Трактат о равнодушии в изобразительном искусстве 

             В 1911 году ослепший Михаил Александрович Врубель медленно умирал в клинике для душевнобольных. Он был очень слаб, но, по свидетельствам современников, переносил свои страдания стоически  и даже видел в них некую высшую справедливость. Художник переживал раскаяние за совершенные, как ему казалось, ошибки и часто говорил: "Это он (дьявол), он делает с моими картинами. Ему дана власть за то, что я, не будучи достоин, писал богоматерь и Христа. Он все мои картины исказил..."

            О чем же сокрушался художник?

            Врубель всегда чувствовал и осознавал величину своего таланта. Действительно, трудно в мировой истории найти мастера, равного по уровню техники  и пониманию натуры. И Михаил Александрович, поддавшись или веянию времени, или чувству надменной всесильности, свойственному гениям, с искрометным азартом брался за темы, которые в русской православной традиции всегда трактовались как требующие особого понимания, ответственности и взвешенности подхода. "Демон сидящий", "Демон летящий", иллюстрации к поэме "Демон" М.Ю.Лермонтова - при всем своем великолепии, эти произведения в той или иной степени дают повод подумать о привлекательности зла.

            Привлекательность зла - вопрос, конечно, соблазнительный для художника. Однако, в поздний период своего творчества Врубель раскаивается в выбранном пути - только добро, обаяние добра может сделать искусство по-настоящему высоким и прекрасным... Но, поздно: болезнь, слепота, смерть останавливают руку мастера. Что это: просто физиология, или действительно художник наказан высшими силами за то, что безответственно распорядился своим талантом?

            На мой взгляд, история жизни Врубеля по глобальности вопросов об ответственности художника за свой талант, о соотношении добра и зла, не уступает мистической истории договора Никколо Паганини с дьяволом и еще ждет своего талантливого писателя.

            Врубель умер в раскаянии. Казалось бы, какой урок художникам последующих поколений. Однако, мы видим, что тема бесовщины продолжает существовать в изобразительном искусстве с неослабевающим постоянством, более того, к ней добавилось откровенно отвратительное уродство. И это даже модно, и художники эти  порой  даже процветают. И их не мучает совесть, и они не умирают как Врубель в раскаянии. Почему? 

            Потому, что им все равно. Им все равно, что они несут зрителю, их поглотило равнодушие.

            Многие люди чувствуют, что с искусством что-то не так, но ограничиваются фразой: "ну, я, наверное, не понимаю в искусстве..."  Я художник, я в искусстве понимаю, я сейчас объясню.

             Давайте начнем с конкретики.

            Вот, поставлен памятник великому оружейнику Михаилу Калашникову в Москве. Беда не в том, что скульптор перепутал модели автоматов, это всего лишь еще один штрих, подтверждающий общую картину. Вы оцените позу героя - она что выражает? он что делает? автомат рассматривает? он его не видел никогда? Ведь, опытный глаз сразу определит, имел этот человек дело с оружием или держит его в руках первый раз. Получается, у конструктора случайная поза, поза человека, неловко взявшего в руки незнакомую штуковину. Поза эта никак не вяжется с историей его жизни - почему? да, так уж получилось у скульптора, се ля ви, переделывать не стал - все равно, и так сойдет...

            А эти складочки на курточке, "молния", шнурочки - они зачем, они что-то выражают? Мне скажут: но они же должны быть, они же есть в натуре, это одежда такая - курточка на молнии, ботиночки на шнурках.  Нет, это не так, это резко не так. Все эти бытовые частности в художественном произведении должны быть не для бухгалтерской накладной, не для учета завсклада, а для выразительности, для создания художественного образа, это единственное оправдание их существования. Эти шнурочки-складочки должны создавать образ великого человека, человека, вошедшего в мировую историю - или их вообще не должно быть.

            Вот хороший пример правильного подхода: русские иконы. Там тоже есть складочки и узорчики, но они там не для номинальной характеристики одежды или анатомии, а для эмоциональной и декоративной выразительности, они соподчиняются главному - образу героя, лику. Художник Густав Климт (1862-1918), великий портретист и стилист, изящный мастер Венского сецессиона, не скрывал, что важнейшие свои стилевые находки взял от русской иконописи, ему было не все равно, как лежали складки на платьях портретируемых дам. Его декоративистские решения потому так завораживают, что являются не унылой констатацией анатомических фактов и портновского искусства, а средством выражения эмоций.

            Но, вернемся к прозе, к памятнику Калашникову - вот, руки... Пять пальцев различаются между собой только размерами. В них есть какая-нибудь выразительность? Нет. Это не руки конструктора, не руки гения, это просто руки, даже не руки, а пересчет одинаковых пальцев. Сравните с портретами Ван Дейка, как он руки пишет. Как правило, средний и безымянный палец вместе, указательный и мизинец чуть в сторону. Почему? Чтобы изящными получились руки фламандских аристократов. А Врубель, картина "Испания": рука женщины, жесткая, в отчаянии сжимающая скомканный платок - в этой руке целая история, целая судьба, трагедия... Казалось бы, мы,  русские художники должны быть  наследниками Врубеля, Репина и Серова, однако... вот, памятник Калашникову: пальцы - раз, два, три, четыре, пять. Скульптору все равно?

            Вот, другой жанр: мультфильм  "Три богатыря". Считается, что он сделан на русском материале, по сюжетам былин. Но так ли это? Как выглядят герои мультфильма? Богатыри - три совершенно одинаковые фигуры - шея шире лица, плечи шире вообще всего, чего только можно. Такие монстры со слоновой грацией, такое, вот, простенькое решение под лозунгом "сила есть - ума не надо".

            Но, почитайте былины, каковы на самом деле были богатыри: мудрый крестьянский силач Илья - это одно; хитрый, ловкий, язвительный легковес, поповский сын, Алеша - это другое; потомственный аристократ, коренной житель столицы и единственный сын своей любимой мамы, мягкосердечный Добрыня - это совсем третье. Разные сословия, разные характеры, разные повадки, разная внешность. А в мультфильме эти три монстра отличаются только цветом волос. Почему? Потому что художнику все равно, ему былины не интересны, ему так проще. И по поводу огромных размеров героев - это не русская традиция. Вы почитайте былины. Русские богатыри описываются в них как мужественные, смелые, сильные,  но нигде нет упоминания об их исполинских размерах, не было этого. Вот их оппоненты, действительно, были подчас огромны. У Тугарина промеж глаз калена стрела помещалась, однако ж, маленький Алеша Попович его победил.  Почему? Потому, что русский богатырь прежде всего силен духом, его сила - в чувстве долга перед Родиной и народом, в приверженности правде и справедливости. Это внутренняя сила. Огромная сила в небольшом размере - как стальное ядро, несокрушимое и всесокрушающее.

            "Повесть временных лет" рассказывает о сражении войска киевского князя Владимира Святославовича с печенегами. Перед началом сражения был устроен поединок между лучшим печенежским и русским богатырем. Русский силач Ян Усмарь был невелик ростом. Его противник, огромный печенег, увидев русского богатыря, пренебрежительно рассмеялся, за что и поплатился смертию. Победа Яна Усмаря так воодушевила русских воинов, что они бросились в атаку и погнали печенегов... 

            Конечно, нарисовать это непросто, легче использовать голливудские наработочки, изобразить широченные плечи и арбузные бицепсы, вставить в фильм говорящего коня. Конь этот, надо сказать, настолько говорлив и вертляв, что кажется не конем, а помесью обезьяны и попугая. Да, в былинах богатырские кони иногда говорили, "провещивались", но происходило это крайне редко, только тогда, когда дело подходило к вопросу жизни и смерти - тогда, да, конь мог дать совет своему хозяину. И это немногословие - тоже русская традиция. Но, безответственному художнику легче нарисовать вертлявого попугая, чем разобраться в сути явления. Равнодушие. Не в этом ли причина того, что несмотря на все старания по продвижению героев этого мультика, дети в них не играют. А, вот, в Чапаева мое поколение играло. И немногословного "товарища Сухова" цитировало. Потому, что и Чапаев, и "товарищ Сухов" - настоящие живые русские герои.

           Памятники - памятниками, мультики - мультиками, но, перейдем же к живописи. Вот где непочатый край для нашего исследования. Глаза разбегаются. Выберу то, что меня больше всего удручает: анатомические несуразности. В современной живописи они настолько повсеместны и обычны, что составили бы работу нескольким институтам ортопедии и травматологии: сколиозы, кифозы, спондилолистезы, вывихи кистей и стоп, тазобедренных суставов, неправильно сросшиеся переломы голеней и предплечий, дефекты ребер, рахиты разных видов и чего там только  нет... Зачем это все?! Да, ни зачем, просто по незнанию, просто художник не отличает здоровое от больного, просто ему все равно.

            А, вот, приведу противоположный пример. Однажды кто-то из друзей  Врубеля обратил внимание на неправильность рисунка кисти на одной из его неоконченных работ. На это Михаил Александрович пошутил: "в будущем у людей в этом месте образуется еще один сустав, для большего удобства и выразительности жеста." Да, действительно, Врубель иногда сознательно искажал анатомию, стараясь добиться большей выразительности, большей образности. Это заметно, например, в его "Демоне сидящем". Но современные художники делают эти неправильности просто так, ни почему, просто не умея нарисовать правильно,   просто от безразличия.

            Еще пример: история с Charlie Hebdo. Мне, конечно, хотелось разобрать вопрос целиком используя отечественный материал, так как, в первую очередь, я переживаю за отечественное искусство, но уж больно хороший пример, подсвеченный и кровавым преступлением, и мировой известностью.

            Да, трагично, что мусульманский экстремист застрелил художников-карикатуристов, изобразивших пророка Магомеда в издевательском виде, да, это жестокое преступление.   Но, разберемся, что же явилось первопричиной такого результата. Пророк Магомед? Нет. Первопричиной проблемы было постыдное равнодушие художников к темам своих рисунков: и к Магомеду, и к утонувшему сирийскому мальчику, и к погибшим над Египтом пассажирам российского авиалайнера, и к многим другим персонажам, которые нам менее известны. Дело не в том, что карикатуристы шутят над такими темами, дело в том, как они это делают. Они делают это без какого-либо сопереживания своим героям, с полным циничным отчуждением, с презрительным равнодушием. Ведь, бывает, что мы шутим над любимыми людьми, но мы делаем это так, что они на нас не обижаются, делаем это с любовью, с уважением. Если бы художники Charlie Hebdo придерживались таких правил, к ним бы не пришли убийцы-экстремисты. Даже если ты рисуешь карикатуру или шарж, ты люби того, кого ты рисуешь, сделай из своего рисунка посыл к доброму и вечному. Вот, тогда зритель будет думать о высоком и прекрасном, а не о том, как тебя пристрелить. Но, похоже, художникам Charlie Hebdo  глубоко безразлично, что они будят в душах зрителей, похоже, их волнует только способность любой ценой вызывать примитивное хихикание.  

            "Художник так видит!"

            Художнику очень стыдно признаваться в том, что он равнодушен, это как военному признаваться в том, что он труслив. Находится множество способов маскировки равнодушия. Например, известная формула "художник так видит!" Как часто приходилось слышать ее как оправдание при виде каких-нибудь каракулей. Вам хочется сказать: "так ведь это хрень собачья!", а вам возражают: "он так видит, а вы ничего не понимаете в искусстве."

            Здесь надо разобраться. С точки зрения биологии, а это глубоко развитая наука, зрение у всех людей устроено примерно одинаково, и видят они примерно одно и то же. Разница состоит в остроте зрения, в правильности фокусировки (нарушения: дальнозоркость, близорукость), в точности различения цветов, ну, и еще в некоторых нюансах, связанных с глазными заболеваниями. В любом случае, это не имеет никакого отношения к тому бесстыдному кривлянию, которое бесталанные и безответственные художники устраивают на холсте. Все рассуждения типа "он так видит" с точки зрения физиологии - профанация, а с точки зрения искусства - лукавство: вопрос не в том, кто как видит, а о том, какую мысль в голове зрителя хочет зародить художник. И, если ему все равно, какое чувство он рождает в душе зрителя -  то тогда художник на чьей стороне, добра или зла? или это ему безразлично?

            Вот, еще, модное словечко, которое удивительным образом распространилось в последнее время в художественной среде - "фигуративизм". Современные искусствоведы так называют творчество художников, которые имеют достаточно душевной энергии, таланта и технического мастерства для реалистического изображения человека, человеческого тела. По их пониманию, и Рафаэль, и Боттичелли, и Репин с Врубелем - "фигуративисты". На мой взгляд, это словечко своим пренебрежительным смысловым оттенком ставит под сомнение саму сущность изобразительного искусства, и придумано специально для того, чтобы великие произведения, следующие прекрасной традиции возрождения, принизить до обезличенных "фигур", и запустить в зрительское восприятие таких картин ржавчину равнодушия, уравнять их в правах с какими-нибудь "треугольниками Козлевича".

            Отвлекусь, расскажу про "деревянных человечков".  Это такие маленькие деревянные фигурки с подвижными суставами. Тоже веяние времени. Их можно встретить на прилавках магазинов, торгующих художественными принадлежностями. Якобы они изображают фигуру человека и как-то могут помочь художнику. Какую такую фигуру?! Кого они изображают? Вы посмотрите, какие люди разные: как утонченные женщины отличаются от брутальных мужчин, как приземистые энергичные толстяки отличаются от романтичных долговязых аскетов, как дети отличаются от стариков; и все это - художественная выразительность, это язык изобразительного  искусства. А эти "деревяшки" - символ равнодушия к человеку. И символ этот есть в ассортименте почти в каждом художественном магазине, и кто-то их покупает... 

            Художники, которые действительно ставят своей задачей создание прекрасного, нас возвышающего искусства, рисуют не "фигуры", они передают свои мысли, свои переживания  через изображение человеческого тела в его уникальности, его особенности. Это абстракционисты рисуют квадратики и треугольнички, это у них "фигуры", это они через сто лет после признания  абстракционизма все еще продолжают считать его передовым новейшим искусством (а ему в обед сто лет), это они "фигуративисты", "квадратисты" и "эллипсисты".

            Мне возразят: да вы посмотрите на своих современников! Вот, они едут в метро, половина пассажиров уткнулась в мобильные телефоны и планшеты, они не только нюансов, они вообще окружающего мира не видят, они мужчин от женщин отличают с трудом, они не всегда мужскую одежду от женской  могут отличить, хорошо еще своих знакомых узнают.

            Да, все это так... но, ведь, искусство - это о высоком, о прекрасном, о тонких материях...

            ***

            Подозреваю, читатель ждет, что я не упущу случая обрушиться с критикой на разгульную братию перформансистов, акционистов и прочих эксгибиционистов. Я вообще не думаю, что к ним правильно применять слово "художник". Тогда получается, что и Рафаэль художник, и эти уникумы тоже художники. Тут мы, скорее всего, имеем дело с языковой ограниченностью, словарной скудностью и неразборчивостью.

             Слово "artist", переводимое на русский как "художник", в западноевропейских языках имеет широкое значение - это и живописец, и актер, и музыкант, и шоумен, и вообще артистическая натура. В русском же языке "художник" имеет другой смысл, потому что происходит от "ходок" - искусный мастер, знаток своего дела. И, если человек прибивает, например, в ходе перфоманса, свои гениталии к брусчатке, то какой же он мастер и знаток? - он это делает  первый раз в своей жизни, вообще не ставит высокопрофессиональных задач - никакой он не художник.

            О картине

            Картина, это не то, что художник пишет или рисует, а то, что он думает, и то, что он хочет передать зрителю. Скажу еще точнее, картина - это не то, что написано на холсте, а то, что пробуждается у зрителя в мозгу при взгляде на изображенное на холсте или рисунке. Вы эту формулу, пожалуйста, запомните, она - ключ не только к живописи, но и к пониманию искусства вообще. На картине может быть изображена буря и конец света, но в душе зрителя это не найдет отклика, и, наоборот, в картине может быть какая-то недосказанная минимальность, а в голове зрителя она всколыхнет бурю ассоциаций.

            И, если художник по злому умыслу или от равнодушия, по  отсутствию профессионализма или таланта, рождает в душе зрителя ощущение уродства  -  то тогда чего он хочет? он кто? он за что воюет? он на чьей стороне, добра или зла?

            Создавать высокое-прекрасное-доброе-вечное действительно трудно. Для этого надо иметь в себе какую-то духовную ценность, выстраданную наблюдательностью, сопереживанием, жизненным опытом, познанием, т.е. обладать чем-то, что можно передать от себя зрителю. Еще надо обладать талантом, чтобы найти ту форму, которая сделает эту передачу чудесным действием. И, наконец, владеть техникой, ремесленным мастерством, которое не даст совершить ошибку, сводящую на нет все старания. Это трудно. Во-первых, потому, что далеко не у всех есть в наличии духовные ценности, которые они могут куда-нибудь передать. Во-вторых, не все за это берутся: гораздо легче использовать опробованные пути, простое ремесло, или замаскировать свою несостоятельность внешней экстравагантностью, которая тоже, по сути, ремесло - но мы, зрители, должны понимать, что за всем этим кроется равнодушие, упадок искусства, его смерть.

            Есть мнение, что профессионал, это тот, кто наперед знает результаты своего труда. Это верно в некоторых областях человеческой деятельности, когда возможно целиком базироваться на опыте, расчетах, пробах и т.п. Но, в области творчества успешный исход не гарантирован: творчество ставит трудные задачи, исход которых не ясен самому творцу. Причина принятия этих трудновыполнимых задач - душевное горение художника-творца. И наоборот, если художник равнодушен, его задачи остаются только в формальной и ремесленной областях.

            Мне представляется, что всю историю изобразительного искусства, его взлетов и падений, можно трактовать как историю великих побед над равнодушием и постыдных поражений в борьбе с этим недугом. Например, период высокого греческого классицизма был повержен эпохой эллинизма, которая заслуженно считается временем  более низменного искусства - поиски высокого начали вытесняться декоративным многоделием, использованием ранних наработок, по сути, равнодушием к задачам поиска высокого и прекрасного.

            А, вот, другая, положительная ситуация: европейский классицизм 19-го века не устоял под напором импрессионистов, эмоциональных во всем - от композиции до цветовых сочетаний. Однако, и эксперименты  с композицией, и с цветовыми сочетаниями могут запросто уйти в бескрайние просторы равнодушия. С какой уверенностью в постмодернистскую эпоху берется холст, делится, например, на два прямоугольника, один закрашивается, например, бурым, а другой фиолетовым, или проводятся две вертикальных черты, одна красится, например, оранжевым, а другая  ультрамарином и т. п., и такой "творец" вполне уверен, что его "произведение" войдет, как кирпичик в стенку, в современное искусство, а при должном старании искусствоведов и в разряд "гениальных дорогостоящих" произведений. Где тут искусство? это - равнодушие, ремесло.

           О "мирном договоре слепых"

            Равнодушие художников провоцирует на равнодушие зрителей. Такие зрители оказываются не только не в состоянии отличить зерна от плевел, но и не хотят этого делать  - такой, вот, "мирный договор слепых". Искусство в понимании этих людей не связывается с какими-либо особенными переживаниями, не связывается даже с простым удовольствием от созерцания предмета искусства, связано только с равнодушием и с хитренькой мыслью о том, что, может быть, искусства они не понимают, но зато они понимают что-то такое, что, по их мнению, находится выше искусства - конъюнктуру, политику, тренды, мейнстримы и схемы товар-деньги-товар.  

            В общем, переживания Михаила Врубеля были бы им непонятны и чужды. Из истории моего общения со зрителями я помню два случая, когда меня спрашивали об одном и том же: как звали художника, который уже после открытия выставки все переписывал и переписывал свою картину. В первом случае это был представитель чиновничества, во втором адвокатуры. Они не помнили имени художника, не помнили темы его картины, но их по-настоящему неподдельно волновало, почему же он переписывает и переписывает картину, за что он переживает, ведь выставка уже открыта, картина висит, все довольны, можно бы успокоиться, приступить к фуршетам, банкетам, презентациям... 

            *** 

            Что хотелось бы сказать в заключение. Если не произойдет никаких изменений, то последними ценителями живописи окажутся разведчики, полицейские, карманные воры и врачи-ортопеды - представители профессий, для которых внимательность к зрительному миру непосредственно влияет на вопросы жизни и смерти.

Еще читать: "Квадрат Малевича как символ капитуляции художников перед искусствоведческим сообществом"